Ловушки геополитики и судьба Казахстана
Сказать, что Казахстан после распада Советского Союза оказался в сложном положении, значит не сказать почти ничего. Положение было архи-сложным со всех точек зрения. Ловушки и дилеммы Казахстану расставили география и геополитика, демография и история, экономика и политика.
С первых дней независимого существования, и даже до официального распада СССР, Казахстан волей-неволей оказался втянут в большую геополитическую игру. В ней сконцентрировались все проблемы постсоветского периода: распад супердержавы и слабость России, подыгрывавшей Западу; проблемы ядерного наследства; каспийский узел; наступление с Юга исламского фундаментализма; вдруг резко возникшая на Востоке тень Китая; упорное стремление Запада, в первую очередь США навязать свои правила игры и многое другое.
С партнерами – бывшими республиками Союза, новое кремлевское руководство обращалось как с надоевшими нахлебниками. Это ярко проявилось в истории с рублевой зоной, из которой Казахстан, как и другие республики, просто-напросто вытолкнули. Ельциновская Россия, среди прочего, совершила две крупнейшие ошибки. Первая касалась настойчивости Москвы в навязывании двойного гражданства, на что казахстанская сторона при всем своем стремлении к интеграции пойти не могла. Вторая ошибка состояла в поддержке различных сепаратистских и этнических движений среди русскоязычного населения, в первую очередь – казачества.
К счастью, серьезных последствий эти ошибки не имели. Более того, Казахстан и Россия сумели постепенно распутать клубок других проблем (Байконур, задолженность, Каспий и т.д.). Это стало возможным во многом благодаря толерантности казахстанской стороны, а также хорошим личным отношениям российского и казахстанского лидеров. В целом отношения Казахстана с Россией были на порядок выше, чем с любой другой страной. Но в результате недальновидной политики Москвы первой половины 90-х годов уход России из Центральной Азии начал приобретать необратимый характер. В сложившихся условиях единственной надеждой России и коридором в регион оставался Казахстан.
Ситуация первой половины 1990-х носила многовариантный характер и ход событий мог повернуться в любую сторону. Агрессивных националистов хватало как в России, так и в Казахстане.
События конца 1990-х – начала 2000-х годов подтвердили дальновидность тех, кто предупреждал об угрозе воинствующего исламизма для Центральной Азии сразу же после распада СССР. Действительно, после 1991 года республики Центральной Азии остались фактически беззащитными перед лицом наступавшего фундаментализма. Более того, в некоторых из них нашлись силы, которые приветствовали исламизацию и всячески поддерживали ее. В Таджикистане это обернулось жесточайшей гражданской войной. В других республиках региона светские пост-коммунистические лидеры сумели путем репрессий удержать ситуацию под контролем, но эта угроза сохраняется в республике до сих пор.
Таким образом, в начале 1990-х Центральная Азия лицом к лицу столкнулась с миром ислама, который считал ее своей частью. Наибольшую активность на первых порах проявляла Турция, но ее стратегия в Центральной Азии не имела никакого отношения к исламу, а строилась на иллюзорной концепции тюркского единства. Со временем эта концепция показала свою полную несостоятельность. Государства региона отказались от навязываемого им Западом нового «старшего брата» в лице Анкары. Тем не менее, Казахстану удалось направить развитие связей с Турцией исключительно в торгово-экономическое русло к обоюдной выгоде обеих сторон.
Наибольшие опасения в отношении экспорта в Центральную Азию воинствующего исламизма существовали в связи с Ираном. Действительно, определенную роль в эскалации таджикского конфликта Тегеран сыграл. Но в дальнейшем он продемонстрировал зрелый и ответственный подход в урегулировании конфликта. Что касается страхов, что ИРИ начнет экспортировать идеи исламской революции в регион, то они не оправдались. Тегеран сумел выстроить свои отношения со странами Центральной Азии таким образом, что они были лишены любого налета религиозности. Во второй половине 1990-х гг. Иран займет свое место в рядах антиталибской коалиции вместе с Россией, Индией и странами Центральной Азии.
Настоящая угроза со стороны воинствующего исламского фундаментализма носила косвенный характер и исходила от двух государств: Пакистана, который вынашивал свои далеко идущие стратегические планы в отношении Центральной Азии и поддерживал самых крайних фундаменталистов в Афганистане, и от Саудовской Аравии. Эр-Рияд в своей политике на постсоветском пространстве руководствовался двумя мотивами – идеологическим и практическим. Идеологическая, точнее – религиозная, мотивация носила крайне примитивный характер и состояла в том, чтобы насадить повсюду ислам в ваххабистском варианте и оторвать Центральную Азию (и Кавказ) от их суфийских традиций. Практический интерес саудитов выражался в стремлении дестабилизировать регионы, прилегающие к Каспию, и тем самым блокировать развитие каспийских энергоресурсов. Эр-Рияд фактически взял на содержание чеченских инсургентов и нес основную ответственность за дестабилизацию Кавказа.
В своих отношениях с миром ислама Казахстану было необходимо решить задачу со многими неизвестными. Нужно было показать исламским странам, что Казахстан является для них как бы «своим», и в то же время не напугать Россию и Запад чрезмерным сближением с мусульманским миром. Кроме того, было крайне необходимо соблюдать баланс на двустороннем уровне: какие-то шаги в отношении Пакистана требовали аналогичных в направлении Индии, сближение с Ираном не должно было испортить наших отношений с Турцией и т.д. Даже с Саудовской Аравией и другими феодальными теократиями Персидского залива Астане удалось найти общий язык.
Естественно, этот заигрывание Казахстана с чужим и опасным исламским миром был не от хорошей жизни. Основная цель состояла в том, что бы застраховать страну от всяких неожиданностей, связанных с Афганистаном и другой активностью воинствующих исламистов, которые повсеместно набирали силу. Одновременно Казахстан искал и нащупывал на международной арене новые возможности для укрепления своей безопасности.
Отношения Казахстана с Китаем заслуживают особого внимания. Это тот самый случай, когда руководству молодого независимого государства приходилось переламывать навязанные извне и собственные стереотипы в отношении соседа. Не секрет, что Китай на подсознательном уровне вызывал слишком много негативных эмоций, связанных как с недавней историей, так и с древней исторической памятью. Кроме того, невольно вызывали опасения колоссальные демографические параметры этой страны и ее непосредственная близость к Центральной Азии.
Чтобы пойти на сближение с КНР, требовалось перешагнуть некий психологический барьер. К чести Пекина следует сказать, что он так построил свою политику, что практически полностью развеял опасения в своих геополитических амбициях в отношении Центральной Азии как у постсоветских государств, так и у Запада. Россия долгое время считала, что опасаться Китая нет причин, что он не сможет занять ее место патрона в регионе. Запад наоборот исходил из того, что Китай сможет оказать благотворное экономическое влияние на регион. Ни те, ни другие в начале 1990-х годов не допускали и мысли, что Китай посмеет претендовать на роль полноценного геополитического игрока в этом регионе.
То, что это происходит, очень скоро почувствовали на себе Казахстан и другие участники пограничных переговоров с КНР из числа постсоветских республик. Используя мягкий дипломатичный нажим с подспудной демонстрацией своей мощи, Пекин сумел «убедить» партнеров по переговорам в необходимости признать проблему «спорных» территорий, а затем – согласиться с тем, что «спорные» территории по праву принадлежат Поднебесной. Конечно, Россия и другие постсоветские республики были вынуждены в такой безвыходной ситуации согласиться с китайским диктатом, но это было еще одно из последствий распада СССР, с которым волей-неволей приходилось мириться. Надо сказать, что Китай сумел максимально подсластить пилюлю и обставить расставание с территориями интенсификацией экономического сотрудничества и даже образованием широкой политической организации – Шанхайской пятерки (затем ШОС).
По мере эскалации в условиях безвизового режима неконтролируемого перетока населения по обе стороны границы, к середине 1990-х обе стороны начали проявлять равное беспокойство этим процессом и в результате обоюдно пришли к необходимости возвращения визового режима. Когда уйгурский национализм начал активизироваться в Синьцзяне и в восточных районах РК, Пекин и Алматы синхронно проявили обеспокоенность и вновь пришли к полному взаимопониманию. И по другим проблемам, будь то талибы или каспийская нефть, стороны всегда находили общий язык, хотя это не всегда было заметно стороннему наблюдателю.
Таким образом, Казахстану удалось наладить отношения с гигантским соседом. Что касается геополитических амбиций Пекина, то он так старательно их маскировал, что постепенно развеял у всех почти все сомнения. Более того, после событий 2001-2002 годов создалось впечатление, что Китай сознательно уходит от любых геополитических игр в их традиционном понимании. Возможно, что Пекину удалось успокоить своего временного союзника – Москву и некоторые центральноазиатские государства, но к тому времени в регионе уже появился игрок, который всю палитру международных отношений оценивал с точки зрения геополитики и которого маневры Китая – искренние или искусственные – не вводили в заблуждение. Этот геополитический игрок рассматривал Центральную Азию как сферу своих исключительных интересов.
История появления и закрепления США в Центральной Азии является частью той великой геополитической битвы, которую американские стратеги под влияем собственных теоретико-геополитических конструкций ведут уже почти столетие. В лице Америки Казахстан столкнулся с самым серьезным вызовом, с самым упертым и самым бескомпромиссным геополитическим игроком.
Доведя Советский Союз до распада, Соединенные Штаты считали, что имеют «законное» право распоряжаться его наследством. К числу самого важного геополитического наследия относился обширный регион Каспийского бассейна и Центральной Азии, контроль над которыми позволял установить доминирующее положение во всей центральной Евразии. Из этих соображений и строилась стратегия Вашингтона в регионе. Ее острие было направлено на Казахстан – наиболее важное и ценное с точки зрения геополитики звено в бывшем СССР.
В начале 1990-х Казахстан располагал некоторым ресурсом для политического маневра в своих отношениях с США. Этот ресурс ему давало наличие советского ядерного оружия на казахстанской территории, в уничтожении которого кровно были заинтересованы США. Вопрос состоял в том, что можно было бы потребовать Алма-Ате от Вашингтона взамен выводимых стратегических ракет и боеголовок. В
1992 году, как ни странно, на кон была поставлена каспийская нефть. То есть, Казахстан постарался привлечь внимание американской стороны к возможности разработки каспийских ресурсов и привлечения широких инвестиций. Так на Каспий пришел «Шеврон», а затем другие западные и транснациональные компании.
Эти события имели серьезные геополитические последствия. Если поначалу Вашингтон рассматривал каспийский проект как «дохлый» с экономической точки зрения, то вскоре он увидел, какие широкие геополитические возможности дает контроль за потоком каспийской нефти. На свет появился проект трубопровода Баку – Джейхан. Кроме того, «Шеврону» и другим компаниям удалось в дальнейшем путем навязывания договоров о разработке каспийской нефти добиться для себя высокой рентабельности этих проектов в ущерб интересам стран-хозяев углеводородов. Только в отношении трубопровода Баку – Джейхан нефтяные концерны долгое время испытывали аллергию вследствие его очевидной нерентабельности и сопротивлялись нажиму Белого дома
В целом, в 1990-е годы схема, по которой действовали США в Центральной Азии, была достаточно проста. Она заключалась в том, чтобы предоставить в основном постсоветские республики самим себе в надежде, что те сами естественным образом, как это имело место в Восточной Европе после падения железного занавеса, потянутся к Западу. Но США зорко следили за тем, чтобы сближение государств Центральной Азии с Россией и Ираном не переходило неких рамок, за которыми они могли попасть под влияние Москвы или Тегерана. На активность Пекина, как отмечалось выше, Запад поначалу смотрел благодушно. Кроме того, США старались не допустить усиления в регионе в любой форме религиозного фундаментализма и предотвратить, чтобы регион стал источником распространения оружия массового уничтожения или его материалов и технологий.
К концу 1990-х Вашингтон, потерпев неудачу с «демократизацией» Казахстана, пустил в дело другой излюбленный инструмент давления – коррупционные скандалы. Таким образом, внешняя и внутренняя политика Казахстана в первое десятилетие после обретения независимости формировалась в жестко детерминированных условиях. зачастую, это был выбор между меньшим и большим злом, между плохим и очень плохим. В условиях геополитического, экономического и политического хаоса начала 1990-х логика выживания и сохранения стабильности толкала Казахстан к созданию такой модели поведения, которая с минимальными потерями позволяла бы выходить из сложных ситуаций, в которые загоняла его геополитика и разновекторные интересы крупных игроков.
Новая геополитическая конструкция
26 апреля 1996 г. на состоявшемся первом Саммите в г. Шанхае Главами пяти государств было подписано Соглашение между Республикой Казахстан, Китайской Народной Республикой, Кыргызской Республикой, Российской Федерацией и Республикой Таджикистан об укреплении мер доверия в военной области в районе границы (вступило в силу 7 мая 1998 г.).
24 апреля 1997 г. на втором Саммите в Москве было подписано Соглашение о взаимном сокращении вооруженных сил в районе границы, который определяет конкретные формы и методы проведения сокращений численности личного состава, уничтожения или вывода за пределы 100 км зоны вооружений и военной техники, охватываемых Соглашением. Срок действия обоих Соглашений – до 31 декабря 2020 года с пролонгацией на последующие пять лет.
На шестом Саммите Глав государств-участников Шанхайского форума, состоявшемся 14-15 июня 2001 года в г.Шанхае, произошло создание новой международной организации «Шанхайской организации сотрудничества» (ШОС). Свое юридическое оформление ШОС получила на саммите в Санкт-Петербурге в июне 2002 года, на котором были подписаны Хартия ШОС, Соглашение о региональной антитеррористической структуре и Декларация глав государств. Одной из главных целей ШОС является обеспечение стабильности в регионе и безопасности государств-участников.
Первоначально ШОС (тогда еще «Шанхайская пятерка) создавалась как откровенно антиамериканский проект. Его несущей осью было военно-техническое сотрудничество между Москвой и Пекином. В этот период ельциновская Россия, переживавшая унижение за унижением на международной арене и стремительно расстававшаяся со статусом великой державы, уцепилась за спасительную соломинку концепции о многополярном мире, в котором, как представлялось Е.Примакову, она могла бы, благодаря участию в различных, порой экзотических геополитических конфигурациях, сохранить остатки прежнего международного влияния.
Перед Китаем стояла другая дилемма: в эти годы в США была запущена мощная пропагандистская кампания, изображавшая Китай как наиболее вероятного геополитического противника Америки в предстоящем столетии. Кроме того, китайско-американские отношения регулярно обострялись из-за тайваньской проблемы. В этих условиях Китаю было необходимо любой ценой модернизировать вооруженные силы; тем более, что в памяти еще были свежи шокирующие китайских военных наблюдения за первой войной в Персидском заливе, которая продемонстрировала технологическое превосходство США. А для России, которая нуждалась в новых рынках сбыта вооружений, это был вопрос жизни и смерти. Тем самым параллельно созданию ШОС сформировалось необычное военно-технологическое партнерство между двумя азиатскими державами. Во многом благодаря военно-технологической помощи России Китай сумел к началу нынешнего столетия осуществить в основном модернизацию своей армии и развить стратегические силы, которые превращали Пекин в серьезного геополитического игрока. К этому следует приплюсовать беспрецедентный экономический рост КНР. Таким образом, на сегодня Китай мог бы выступать в качестве лидирующего игрока в ШОС.
Два главных колеса арбы ШОС, по выражению узбекского лидера И.Каримова, – Россия и Китай – все эти годы вели свою геополитическую игру, и каждая из сторон пыталась извлечь из своих отношений с США и Западом свою выгоду. В этих условиях ШОС нужен был прежде всего для «демонстрации своего флага» в Центральной Азии американцам. События 2001-02 гг. были катастрофические для ШОС: Россию почти вытеснили из региона, а Китай долгое время находился в растерянности, не зная, какие шаги предпринимать. В Пекине лишь интуитивно понимали, что необходимо любой ценой спасти ШОС, превратить ее в действующую организацию. Таким образом, свое юридическое оформление ШОС получила на саммите в Санкт-Петербурге только в июне 2002 года, на котором были подписаны Хартия ШОС, Соглашение о региональной антитеррористической структуре и Декларация глав государств. Это были первые шаги двух великих держав Центральной Евразии по выправлению ситуации.
Все пост-советские государства-члены ШОС хотели бы получить от своего участия в ШОС экономические дивиденды: интенсифицировать торговлю, привлечь инвестиции, осуществлять крупные транспортно-коммуникационные проекты. Из всего состава ШОС достаточно крупными средствами располагал только Китай. Возможности России носили в большей степени технологический характер, плюс ее традиционное влияние в регионе. Китай испытывал исключительно политический (геополитический) интерес к ШОС. Шанхайский механизм был нужен Пекину для закрепления его успеха в связи с ликвидацией потенциальной военной угрозы со стороны пост-советского пространства и решением пограничной проблемы. В дальнейшем Китай рассчитывал использовать шанхайский механизм в качестве дополнительного, но не главного рычага своего влияния.