Восхождение Нурсултана

Так назвали авторы «Стратегического обозрения» специальный раздел, посвященный становлению независимого Казахстана и его первому президенту. Н.Назарбаева, пишут лондонские эксперты, с полным основанием можно назвать политиком, способным выживать. Он был протеже близкого к Л.Брежневу Д.Кунаева, находившегося у власти с 1960-х гг. до 1986 г. Вероятно это было одной из причин, почему Горбачев не позволил ему стать первым секретарем республиканской парторганизации и назначил Г.Колбина, что привело к алматинским волнениям в декабре 1986 г. Тем не менее, Назарбаев успешно пережил партийную чистку и укрепил свои позиции в государственном аппарате. В 1989 г. он возглавил республику в качестве партийного лидера и пользовался необыкновенной популярностью и уважением среди населения. В ходе президентских выборов в декабре 1991 г. он получил 98,8% голосов, и в республике не было ни одной другой политической фигуры, чей политический престиж хотя бы приблизительно напоминал его популярность.

К моменту прихода к власти Н.Назарбаева, отмечают авторы, Казахстан столкнулся с тяжелыми проблемами, доставшимися республике от советских времен. Наиболее серьезной из них была этническая разнородность населения, при которой славянское этносы составляли 44%, а казахи только 40%. Помимо этих групп в республике проживали также представители других национальностей, в первую очередь немцы и корейцы, что было результатом сталинских депортаций. Безудержная эксплуатация богатых ресурсов Казахстана, советская ядерная программа в Семипалатинске и другие последствия индустриализации и коллективизации сельского хозяйства привели к обострению экологической ситуации, а экологическое антиядерное движение приняло политический характер. В этих условиях Н.Назарбаев остановился на тонкой и гибкой стратегии, имевшей целью взять под свой полный контроль функции советского государства. Он взял на вооружение лозунги умеренных националистов, требовавших экономического суверенитета. Он официально потребовал, чтобы центр передал принятие экономических решений и право распоряжаться произведенной продукцией республикам. Это требование получило поддержку всех слоев казахстанского общества. Опираясь на широкую народную поддержку, казахстанский лидер предложил после отказа М.Горбачева от авантюрной программы «500 дней» свою собственную радикальную программу реформ.

Как отмечал сам Н.Назарбаев, «эта программа была левой по своей экономическому содержанию, но центристской – по политическому». Характеризуя его режим правления, который только начал складываться, лондонские эксперты считали его скорее авторитарным, близким к сингапурской модели или южнокорейской до 1987 г., чем следующим западной либеральной традиции. Они подчеркивали, что этот режим отражал сложные этнические и экономические условия в Казахстане, в котором только жесткая властная вертикаль могла удержать значительное славянское население от соблазна сецессии.

Двойственной была роль Назарбаева между соперничеством Горбачева и Ельцина. С одной стороны, казахстанский лидер был солидарен с Ельциным в борьбе за больший экономический суверенитет республик в противовес центру; но с другой, он поддерживал Горбачева в его попытках сохранить единый союз. Более того, Назарбаев открыто выступил против Ельцина сразу же после августовского путча в связи с заявлением последнего о возможности пересмотра границ между Россией и республиками. Позднее он осудил создание содружества исключительно тремя славянскими республиками. Политическое влияние Назарбаева сделали его наиболее авторитетным представителем центральноазиатских государств, который представлял их интересы как вовне, так и в отношениях между собой. Но даже его авторитет не мог успокоить пессимизм славянского населения, составляющего в регионе костяк технократической элиты, который стал особенно силен после погромов в Фергане и Душанбе.

Период с июня 1990 г. по август 1991 г. центральноазиатские республики использовали, чтобы укрепить внутрирегиональные отношения и выйти на мировую арену. Лидеры республик региона постарались наладить политическое и экономическое взаимодействие с целью подготовки регионального общего рынка. Однако было рано говорить, подчеркивают авторы, о создании единого «Туркестана» ввиду определенного соперничества и определенной доли опасений более мелких республик в отношении более крупных. Никто не был готов жертвовать политической и экономической независимостью ради централизованного регионального контроля. Основные надежды и устремления лидеры эти республик связывали с внешним миром. Как отмечают авторы, большое впечатление на казахстанского президента произвели во время визита в Южную Корею в ноябре 1990 г. трудовая этика корейцев и их быстрый экономический рост. Другой привлекательной моделью для молодых государств Центральной Азии стала турецкая, прежде всего ее светский характер и прозападная ориентация. Особенно активным проповедником «турецкого (или тюркского?- М.Л.) пути» был, как считали авторы, узбекский президент.

Однако ни создание центральноазиатского рынка, ни вхождение государств региона в такие региональные союзы как ОЭС не могли заменить на ближайшие годы важность их традиционных связей с Россией и другими пост-советскими республиками. Во внешней политике новых государств Центральной Азии особое место заняла афганская проблема. Под нажимом Ахмад Шах Масуда Душанбе был вынужден отказаться от прямой поддержки режима Наджибуллы. Другой внешнеполитической проблемой для центральноазиатских дебютантов была озабоченность некоторых соседей – Китая и Ирана в отношении роста национализма среди своего тюркского населения. Политика Турции была в достаточной мере осторожной. С одной стороны, Анкара была настроена решительно в отношении важности возрождения пан-тюркистских настроений; но с другой, турецкие лидеры отчетливо осознавали, что это может привести к дестабилизации положения как внутри самих новых тюркских государств, так и к ухудшению их международного положения.

Вашингтон проявил серьезную озабоченность возможным усилением влияния в Центральной Азии соседних держав. Госсекретарь США Дж.Бейкер ясно дал понять лидерам региона, что Америка рекомендует им следовать турецкой модели, сопротивляться иранскому проникновению и попыткам создать конфедерацию мусульманских государств. Саудовская Аравия и Египет проявили озабоченность в отношении сохранения суннитской исламской традиции в регионе и начали поощрять строительство мечетей под своей эгидой. Иран заявил о намерении распространить свое влияние на родственный и персоязычный Таджикистан, в то время как культурная экспансия Турции была нацелена на Узбекистан, Туркменистан и Киргизстан. В новом издании «Большой игры» (Great Game) не обошлось и без участия Пакистана. Авторы считают, что Исламабад инструментом своего влияния в регионе сделал Организацию Экономического Сотрудничества. Однако пределы его реального влияния ограничивались Афганистаном. Индия в свою очередь была заинтересована оградить регион от чрезмерного влияния своего соперника. Делая прогнозы будущего развития центральноазиатских государств в 1992 г., авторы обратили внимание, что программы их политического и экономического развития носят национальный, но не националистический характер. Попытки следовать националистическим лозунгам в русле создания национальных государств, что являлось безусловно исторической задачей их лидеров, стали бы дестабилизирующим фактором. Однако опасения, что регион может пережить «ливанизацию» или инспирированную Ираном исламскую революцию, были в это время на Западе еще очень сильны. Авторы писали: «Следуя примеру Назарбаева, лидеры новых центральноазиатских государств инициировали экономические реформы, согласились с требованиями своего населения об этническом, культурном и религиозном самовыражении и были достаточно осторожны, чтобы не позволить перерасти этим требованиям в этнический или религиозный шовинизм»^[1]. Но авторы подчеркивают, что будущее Центральной Азии оставалось еще в

[1] Strategic Survey. 1991-1992. – London: IISS, 1992, р.160.