Крушение разрядки

В 1979 г. аналитики «Стратегического обозрения» поставили вопрос о «конце разрядки» на повестку дня. Это было связано не столько с советским вторжением в Афганистан и болезненной реакцией Запада на него, а в большей степени с другими изменениями в военно-стратегическом балансе сил. США взяли на вооружение новые системы типа МХ и Минитмен, что делало советскую систему стратегических вооружений более уязвимой: 75% советских МБР оказались в сфере реального поражения, в то время как американские только на 26%^[1]. Этот факт стал главной причиной размещения советских ракет среднего радиуса действия в Центральной Европе. Вашингтон упорно искал новые возможности для ухудшения положения своего стратегического противника. После катастрофического поражения Китая в тридцатидневной войне с Вьетнамом в феврале-марте 1979 г. США начали оказание помощи Пекину с целью модернизации его экономики и соответственно, его военно-стратегического потенциала. Главной причиной, побудившей Соединенные Штаты пойти на сближение с другой коммунистической империей было советское вмешательство в события в Афганистане.

С другой стороны, американские аналитики настойчиво искали слабые места в советском потенциале и экономическом развитии СССР. В 1980 г. они пришли к выводу, что при сохраняющихся темпах экономического роста Советский Союз в ближайшем будущем превратится в импортера энергоресурсов; этот факт побудит его искать новые источники энергии, причем на рынках, которые он не контролирует и на которых придется расплачиваться твердой валютой. Этот мотив советской интервенции в Афганистане в Вашингтоне и Пекине посчитали главным в политике Москвы. Из этой ложной посылки, которая опиралась на убеждение, что СССР рвется к контролю за нефтяными ресурсами Ближнего и Среднего Востока, возникла мощная коалиция из США, КНР, Пакистана и Саудовской Аравии, которая противостояла Советскому Союзу в Афганистане.

Создается впечатление, что многие решения стратегического характера в конце 1970-х — начале 1980-х гг. принимались Соединенными Штатами в обстановке панического ощущения ухудшения своего стратегического положения. Аналитики «Стратегического обозрения» перечисляют эти стрессовые для американской политики факторы: усиление разногласий внутри НАТО; превосходство советских стратегических сил и средств их управления над американскими, фактически признанное министром ВМС У.Миддендорфом; усиление советского флота и превращение его к концу 1970-х гг. в инструмент внешней политики и стратегии СССР в глобальном масштабе; резкий скачок цен на нефть в 1979 г. (с 12-13 до 26-30 долл. за баррель к первому января 1980 г.); ядерная активность в Южной Азии и усиление угрозы эрозии режима ядерного нераспространения; революции в Иране и Никарагуа; военно-политическое усиление Вьетнама (ввод вьетнамских войск в Камбоджу и Лаос, интенсификация советской военно-технической помощи Ханою); присутствие советской бригады на Кубе (которое президент Дж.Картер объявил «неприемлемым», но которое, тем не менее, вскоре стало «приемлемым»).

Но главными событиями, затронувшими безопасность Соединенных Штатов, стали революция в Иране и советская интервенция в Афганистане. Американская внешняя политика при Картере очевидно утрачивала динамизм; концептуально она оформилась в виде доктрины «противовеса» (counterforce) советской активности. Для демонстрации серьезности своих намерений Картер объявил о возможности мобилизации в вооруженные силы призывников (в том числе и женщин), хотя армия США завершала в это время переход на добровольную контрактную систему комплектования. Однако самым дальновидным и удачным ответом США на советский вызов стало решение о создании сил быстрого развертывания, на котором так долго настаивал советник президента США З.Бжезинский. Ему же принадлежит теория т.н. дуги нестабильности, которая охватывает пояс стран Ближнего и Среднего Востока, включая важные с точки зрения нефтяных ресурсов государства Персидского Залива; и согласно данной теории вмешательство Соединенных Штатов в этот регион оправданно, исходя из их «жизненно важных интересов».

В лице иранской революции Запад столкнулся с новой для своей безопасности проблемой — т.н. исламского фундаментализма, которая уже в 1990-е гг. встала перед ним в полный рост. В первое время после советского вторжения в Афганистан американские стратеги питали надежды, что Тегеран будет вынужден обратиться к ним за помощью против советской угрозы, однако это оказалось иллюзией; революционные имамы демонстрировали яростный антиамериканизм. СССР в свою очередь еще в ноябре 1978 г. выступил с предупреждением, что «любое вмешательство в иранские события извне будет затрагивать интересы безопасности Советского Союза». Однако новый режим в Тегеране разгромил просоветскую марксистскую партию Туде и пошел на ухудшение отношений с Москвой, которые стали еще более враждебными после событий в Афганистане. Как отмечали позднее авторы «Обозрения», Запад сам в некоторой степени способствовал укреплению режима клерикалов во главе с Хомейни, так как единственной реальной альтернативой исламистам могла стать просоветская партия «Туде»; но усиления левых не хотел никто.

Аналитики «Стратегического обозрения», давая оценку причинам и первым шагам афганской апрельской революции, признают, что необходимость земельной реформы была очевидной и действия революционного режима в этом направлении носили прогрессивный характер. Подлинным прорывом, создавшим социальную базу революции, стала отмена долгов в афганской деревне. Западные аналитики сразу же обратили внимание, что вооруженная оппозиция кабульскому режиму НДПА в различных частях страны с первых дней приняла этнический характер, несмотря на тот факт, что НДПА уделяла большое внимание сохранению культуры и этнической идентичности национальных меньшинств; сама НДПА, тем не менее, продолжала сохранять преимущественно пуштунский характер. Но главный парадокс, отмечается в «Обозрении», состоял в том, что оппозиция кабульскому режиму тоже была пуштунской по своему этническому составу. Ее ядром стали представители племенного союза Дуррани, которые перешли на территорию соседнего Пакистана к своим сородичам, что и стало впоследствии основной базой вооруженных действий против власти НДПА и советских войск. Авторы «Обозрения» считают, что пуштуны Дуррани исторически были соперниками союза родов Гилзай, который преобладал в НДПА. Таким образом, гражданская война в Афганистане с первых дней приняла религиозный, этнический и племенной характер; советское вторжение только усугубило ее, дав в руки оппозиции мощный пропагандистский козырь, позволивший объявить джихад против неверных и отступников, олицетворенных кабульским режимом.

События и в Иране и в Афганистане приняли резко выраженный религиозный характер, однако авторы подчеркивают, что ситуации в обеих странах отличались: если в Иране антишахская оппозиция состояла в основном из тех социальных слоев, которые в недавнем времени переселились из деревень в города и были не против модернизации и сильной роли государства, но требовали придать им более исламский характер, то в Афганистане оппозиция была представлена исключительно сельским населением, которое стремилось к полной автономии от государства (т.е. города) и сохранению своего традиционного образа жизни. Таким образом, можно сделать вывод, что события в Иране были действительно революцией (продолжение модернизации), а в Афганистане — контрреволюцией (консервация архаичных и феодальных пережитков). Объективно роль НДПА и советская помощь были прогрессивным явлением, которое, однако, столкнулось с неудачной для себя комбинацией враждебных факторов.

Положение революционного правительства в Кабуле было сложным, оно испортило отношения со всеми соседями — Китаем, Ираном и Пакистаном; армия, насчитывавшая около 80 000 плохо подготовленных милиционеров, не могла справиться с растущим сопротивлением на местах. С весны 1979 г. Советский Союз уже серьезно рассматривал вопрос о вмешательстве в афганские события. Советское присутствие в этой стране и так было достаточно солидным: к 1978 г. советская помощь Афганистану достигла свыше 1 млрд. долл.; число военных и гражданских специалистов из СССР увеличилось с 3000 до 4 500 (по другим оценкам — до 30 000). Также Советский Союз за свой счет вооружил афганскую армию военной техникой, включая танки и авиацию. Внутрипартийная борьба в НДПА только ускорила и спровоцировала советскую интервенцию, т.к. Москва опасалась потери своего международного престижа в случае поворота Амина в сторону США и вследствие этого неизбежного падения своего влияния.

В Вашингтоне к такому повороту событий начали готовиться в сентябре 1979 г.; государственный департамент предпринял серию дипломатических демаршей с целью предотвратить советское вмешательство. Согласно «Стратегическому обозрению», 27 декабря 1979 г. около 5000 советских десантников высадились в международном аэропорту Кабула; в течение двух последующих дней были переброшены по воздуху еще около 50 000 человек в составе пяти дивизий. К 5 января 1980 г. советские войска уже контролировали все основные города и коммуникации в Афганистане; в Кабуле был установлен марионеточный режим Бабрака Кармаля, занимавшего до переворота пост посла ДРА в Чехословакии; Х.Амин был убит во время штурма его резиденции. Формально СССР действовал по просьбе «революционного правительства» в Кабуле, которому «угрожала контрреволюция, поддерживаемая из-за рубежа — Китаем, Пакистаном, Ираном и США». К концу февраля 1980 г. численность советских войска достигла 80 000 и продолжала расти. По мнению западных экспертов, Советскому Союзу, чтобы контролировать Афганистан, требовалось от 250 000 до 400 000 чел. В целом, стратегическое положение СССР ухудшилось: резко выросли границы, которые следовало защищать (только с Ираном — на 1,5 тыс. км). Для соседей стало ясно, что Москва может прибегать к силе в своих отношениях с ними. Любопытно, что авторы «Обозрения предсказали, что даже после ухода советских войск из Афганистана ситуация в этой стране уже никогда не вернется к прежнему статус-кво.

[1] Strategic Survey: 1979. — London: The International Institute for Strategic Studies,1980, рp.2-3.