Синтез двух начал
10.1. Понятие цивилизации
Чтобы правильно понять перспективы геополитического развития современного мира, вкратце рассмотрим на примере греко-римской или средиземноморской цивилизации древнего мира возможности синтеза восточных и западных начал.
Само понятие «цивилизация» появилось в ХVIII в. и тесно связано с понятием «культура». Приоритет в этом деле принадлежит французским просветителям, которые цивилизованным называли общество, основанное на началах разума и справедливости. Но лишь в 1798 г. этот термин был включен во французский «Словарь Академии». В Англии первое его употребление зафиксировано в 1767 г. В России слово «цивилизация» получило распространение в 60-х годах ХIХ в.
В ХIХ в. под цивилизацией подразумевался высокий уровень развития материальной и духовной культур стран и народов Европы. Тогда же утвердилось использование этого понятия для обозначения ступени общественного развития, следующей за варварством.
На протяжении ХIХ и ХХ вв. оно получило дальнейшую разработку и развитие. В современном употреблении его трактовка, при всей распространенности и общепринятости, характеризуется крайней неопределенностью и расплывчатостью. В настоящее время существует множество противоречащих, а то и исключающих друг друга определений термина «цивилизация». В 1952г. американские культурологи А.Кребер и К.Клакхон выделили 164 определения «культуры», указав при этом, что в большинстве случаев данное слово употребляется как синоним слова «цивилизация». Это свидетельствует не только о разбросе подходов к разработке определений цивилизации, но и о их нечеткости, неструктурированности и некой зыбкости. По-видимому, эти качества нельзя считать однозначно недостатком, поскольку социальная жизнь настолько многообразна и сложна, что ее невозможно охватить какими бы то ни было, даже самыми совершенными теориями и концепциями.
Необходимо отметить, что сами авторы теорий цивилизации, получивших наибольшую популярность, прекрасно понимали это и не всегда претендовали на законченность, завершенность, закрытость своих теорий. Так, показательно, что у Ф.Броделя цивилизация выступает как некое пространство, культурно-географическая зона или «ансамбль», в котором сосуществуют определенным образом упорядоченные элементы культуры. У Н.Данилевского это «культурно-исторические типы», обладающие «формативным принципом», у А.Кребера — модели культуры, основанные на высших ценностях, у П.Сорокина — большие культурные суперсистемы, обладающие центральным смыслом или ментальностью.
Здесь особо следует отметить позицию А.Дж.Тойнби. Внимательное чтение работ этого автора, который внес существенный вклад в историческую и историко-философскую мысль ХХ в., не может не оставить впечатление определенной искусственности, натянутости предложенных им конструкций. Они настолько туманны и неясны, что ряд авторов вообще ставит под сомнение факт существования самого феномена цивилизации. Но не совсем корректно делать вывод, что цивилизация есть некий миф, искусственная конструкция, лишенная какого бы то ни было позитивного содержания и смысла.
Нужно сказать, что любая теория или идея представляет собой некую идеальную конструкцию в духе идеальных типов М.Вебера. И это, как мне кажется, прекрасно понимал и А.Тойнби, который характеризовал цивилизацию как наднациональное «умопостигаемое поле исторического исследования», как «движение, а не состояние, странствие, а не убежище». Большинство теорий цивилизации, в том числе и теория А.Тойнби, именно и ценны в качестве такого идеального типа, вычленяемого для эпистемологических целей.
Как представляется, для каждой цивилизации характерна напряженная внутренняя борьба между различными тенденциями и альтернативами жизнеустройства за гегемонию, прежде всего в духовной сфере, и за контроль над природными и людскими ресурсами. Однако при всей дифференцированности и внутренней противоречивости в любой цивилизации можно обнаружить некий комплекс идей, идеалов, ценностей и норм, составляющих в совокупности некую духовную ось, к которой тяготеют, особенно в центре, важнейшие компоненты данного сообщества.
Речь, в сущности, идет об основополагающей парадигме или системе мировоззрения данной цивилизации, определяющей параметры сознания, жизненный уклад, стереотипы поведения, всю систему социальной регуляции народов и т.д.. Ключевую роль в исторических цивилизациях в рассматриваемом контексте играла религия, которая нередко совпадала с цивилизацией. В совокупности они составляют некую инфраструктуру, способствующую преодолению партикуляризма и обеспечивающую универсальность и всеобщность общественных связей.
Всякая цивилизация, которая первоначально отправлялась от некого комплекса сугубо автохтонных, партикуляристских ценностей, установок, мифов, табу, стереотипов и т.д., постепенно в процессе своего восхождения разрабатывала некоторые более широкие, способные стать универсальными для вовлекаемых в свою орбиту стран и народов социокультурными и политическими установками и ориентациями.
10.2. Параметры греко-римской цивилизации
Формы восприятия пространства и времени составляют важную, сущностную характеристику любой цивилизации или культурного круга. В древности внешний мир рассматривался любым человеческим сообществом как арена злых, демонических сил, враждебных самому духу данного сообщества. Более того, вавилонская, египетская, ханьская, хараппская цивилизации жили, подчас не зная ничего или крайне мало друг о друге и не имея общего или раздельного друг с другом исторического опыта. По представлениям древних римлян, за римским Imperium простирался Barbarorum libertas, который представлял собой мир хаоса и эгоистического своеволия.
Хотя греко-римская цивилизация распространилась на всю западную и центральную Европу, северную Африку и западную Азию, даже коснулась Индии, с китайской цивилизацией она в течение довольно длительного времени почти не соприкасалась и не вступала во взаимодействие. Если обе цивилизации и имели какое-либо представление друг о друге, то легендарное и мифологическое.
Но тем не менее уже во II в. до н.э. монархи великих империй называли себя царями четырех сторон света, а в I в. до н.э. возникли мировые религии, обращенные к отдельному человеку независимо от его национальной и племенной принадлежности. Новые цивилизации Древнего мира — финикийская, греческая, римская, персидская — знали о своих предшественницах и современницах и по мере возможностей усваивали их опыт. Более того, они установили тесные связи с китайской и индийской цивилизациями. По-видимому, не случаен тот факт, что время (VIII-III вв. до н.э.), которое К.Ясперс назвал «осевым» (Axenzeit), характеризуется поразительным, можно сказать, одновременным всепланетарным духовным прорывом на огромных пространствах Евразии: рождение конфуцианства и даосизма в Китае, буддизма и джайнизма в Индии, зороастризма в Иране, монотеизма пророков в Палестине, величайших философских школ в Греции.
Особо важен с рассматриваемой точки зрения тот факт, что для новых древних цивилизаций в значительно меньшей степени были характерны приверженность автохтонным началам и большая ориентированность как на диалог между собой, так и на экспансию — территориальную и культурную. Особенно отчетливо это обнаружилось в империях Александра Македонского и Римской. В некотором смысле их можно назвать евразийскими — как по их географическому расположению, так и по тому, что средиземноморская цивилизация, на которой они базировались, синтезировала в себе и западное, и восточное начала.
Греко-римская цивилизация в результате завоеваний сначала Александром Македонским, а затем Римом огромных пространств, множества стран и регионов охватила большую часть известной тогда ойкумены как на Востоке, так и на Западе. В IVв. до н.э. греки подчинили своему влиянию всю Азию до самого Инда, Индию до самой Бенгалии, а римляне, захватив на Западе территории нынешних Южной Испании и Португалии, вышли к Атлантическому океану. Ареал ее господства или влияния включал Британские острова, Индию, Скандинавию. Культурное влияние Греции на Востоке распространялось на Малую Азию, Сирию, Египет, Вавилон, Персию, Индию. Очевидно также и обратное влияние последних на греко-римский мир. Поэтому можно понять Сенеку, который говорил: «Единственное государство, достойное мудреца, это весь мир… Я знаю,- подчеркивал он, — что моя родина — мир». Ему вторил Лукреций Кар, который в своей знаменитой поэме «О природе вещей» писал:
«Нет ни краев у нее, и нет ни конца, ни предела.
И безразлично, в какой ты находишься части вселенной».
Для греко-римской цивилизации вся окружающая варварская ойкумена служила объектом постоянной экспансии и освоения. Необходимо отметить, что Эллада первоначально наряду с Персией причисляла к варварским странам и Македонию. Примечательно, что царь Македонии Филипп для оформления своей власти над Грецией применил греческие правовые дефиниции, поскольку македонское право находилось на более низкой ступени развития.
Взаимоотношения Греции и Персидского царства развивались довольно интенсивно и отнюдь не ограничивались военными конфликтами. Мильтиад — верховный командующий афинской армией во время знаменитой битвы при Марафоне (490 г. до н.э.) был даже подданным персидского царя, но вынужден был бежать от него в Афины. Персидская держава была активной участницей внутригреческих дел и в этом качестве оказывала немаловажное влияние на развитие событий в рамках средиземноморской цивилизации. По свидетельству античных авторов, в период пелопонесской войны она активно вмешивалась в межполисные споры и конфликты, оказывая финансовую помощь то одной, то другой из враждующих сторон. Во многих аспектах ее можно считать одной из существенных составляющих этой цивилизации. Об этом, в частности, свидетельствует та легкость, с которой Александру Македонскому удалось завоевать и интегрировать Персидское царство в созданную им мировую империю. В данной связи немалый интерес представляет панэллинская идея, послужившая идеологической основой этой империи. Считается, что первым эту идею выдвинул сицилиец Горгий в Олимпии на празднествах в 392 г. до н.э.
Примечательно, что сами создатели панэллинской идеи в преддверии завоеваний Александра Македонского немаловажное место в будущей империи отводили варварам. «Я утверждаю,- подчеркивал Исократ в обращении к Филиппу в одноименном памфлете, — что ты должен быть благодетелем эллинов, царем македонян, повелителем возможно большего числа варваров».
Рассуждая в подобном духе, современник Исократа Ксенофонт также внес существенный вклад в формирование монархической и панэллинской идей. Интересно, что Ксенофонт, развивая эти идеи в своей итоговой работе «Киропедия», видел на троне идеального государства представителя династии персидских царей- Кира Младшего, наделенного автором всеми чертами, достойными идеального царя — создателя нового мирового порядка в Элладе и сопредельной ей ойкумене. Показательно, что после победы в решающей битве при Гавгамелах Александр Македонский был провозглашен царем Азии. Причем после окончательного завоевания Азии Эллада оказалась низведенной до статуса подвластной мировому властелину провинции.
Завоевывая персидские территории, македонский царь присоединял их к своей империи, не изменяя государственного аппарата, оставшегося от персидских царей, и назначая на открывшиеся вакантные посты нередко представителей местных народов. Сатрапом Мидии Александр назначил перса Оксидата, Парфии- парфянина Атминапа, неназванной страны на Кавказе — перса Проекса, Бактрии — перса Артабаза и т.д. Особенно отчетливо эта тенденция прослеживается в завоеванном у персов Египте, где в качестве одного из руководителей был поставлен египтянин Петисий. Сам Египет был разделен на номы, которые возглавлялись, во всяком случае первоначально, монархами — египтянами.
После провозглашения царем Азии Александр перенял царские исигнии Ахеменидов и при своем дворе насаждал заимствованный у них же этикет. Как писал Арриан, «восхищаясь обычаями персов и мидян, он сменил одежду и переделал чин дворцового этикета». Осуждая это, Арриан сетовал: «Я знаю, что Александр увлекся мидийской и персидской роскошью и жизнью варварских царей, совершенно отличной от жизни подданных, и я порицаю его за то, что он, Гераклит родом, сменил родную македонскую одежду на мидийскую. Порицаю и за то, что он не постыдился вместо головного убора, который он, победитель, носил издавна, надеть тюрбан побежденных персов».
Эти и множество других фактов свидетельствуют о том, что Александр Македонский, завоевав почти всю известную в тот период ойкумену, создал не просто панэллинскую империю, а некий вариант средиземноморско-азиатской империи. Чувства исключительности и превосходства Рима над остальным миром сочетались с открытостью культурному опыту и достоянию внеиталийских народов. Констатируя влияние покоренной Греции на римлян, Гораций писал:
«Греция, взятая в плен, победителей диких пленила,
в Лаций суровый внеся искусства».
По свидетельству Ювенала, в I в. до н.э. в Риме широко процветали культ восточного происхождения — Исиды, Анубиса, Амона и др. Многие бытовые вещи носили греческие имена — перистиль, нимфей, аткус, эйнохойя, эксомида и т.д. Как отмечал Г.С.Кнабе, «между Римом и варварством лежали для римлян не только пропасть, но и обширный спектр переходных состояний, и границы между этими состояниями были подвижны».
За чертой самого Рима простирались земли италийских городов, с которыми римляне вели войны, но в то же время заключали союзы, устанавливали деловые и брачные отношения. В старых средиземноморских цивилизациях, расположенных за италийскими городами, римляне находили «политические формы, социальную структуру, систему гражданства, правовые нормы, в общем сходные с их собственными». Поэтому при всех необходимых здесь оговорках окружающие страны и народы «объединились с римлянами в единый полисный мир, в пределах которого свободно перемещались, заимствовались, усваивались культурные представления, образы богов, художественные ценности».
По мере завоевания дальние неиталийские народы рано или поздно также подвергались римизации. Как отмечал, например, Страбон, жители Бетики (Испания) «полностью усвоили римский образ жизни, не помнят своего родного языка и стали народом, одетым в тоги».
Во II в. мир был как бы разделен на три империи — Римскую вокруг Средиземноморья, Парфянскую, охватывающую Иран и Ирак, и Кушанскую в Центральной Азии и Индостане. Для всех них было характерно эллинофильство. Пожалуй, наиболее ярким примером этого единства явился Митридат VI — правитель Понта в Малой Азии — одного из государств — обломков монархии Александра Македонского, который в зависимости от обстоятельств выступал то как защитник эллинской свободы, то как законный наследник древних персидских царей. Символично, что Римская империя, потерпев крушение на Западе, сохранилась на Востоке.
В IV в. римский император Константин основал на Востоке, чуть ли не в точке пересечения Европы и Азии, Запада и Востока новую столицу Римской империи — Константинополь. В Vв. Восточная римская империя охватывала лишь греческий мир и полуэллинизированные восточные провинции. Симптоматично, что представитель персидского царя Нарзеса Афарбан говорил римскому полководцу при Диоклетиане Галерию, что римская и персидская монархии — это два ока вселенной, которая осталась бы несовершенной и обезображенной, если бы одно из них было вырвано. Во времена Юстиниана уже не было римлян в собственном смысле слова, а римская цивилизация со скрипом «перелезала» в цивилизацию средневекового запада.
Христианство, митраизм, манихейство и, как считал А.Тойнби, махаянистское направление в буддизме возникли либо на эллинизированном Востоке, либо под влиянием эллинизма. В этой связи уместно напомнить, что иудео-христианская традиция и в более узком плане христианство, послужившие одной из несущих опор западной рационалистической цивилизации, возникли на Ближнем Востоке и, став государственной религией Римской (средиземноморско-азиатской по своей сущности) империи, позже были унаследованы средневековой цивилизацией Запада.
Само имя родоначальника христианства свидетельствует о синтезе культур восточного и средиземноморского начал. Иисус — греческая форма древнееврейского слова иешуа (сокращенного варианта иегошуа), означающего — помощь Иеговы, спаситель. Христос — греческое слово, означающее помазанник.
С.Аверинцев не без оснований называл ислам «вторичной вариацией на темы библейского монотеизма и христианского универсализма». Чтобы убедиться в обоснованности этого тезиса достаточно перелистать Коран — большинство его героев и персонажей представляют собой арабизированных и исламизированных героев и персонажей Библии. В этом смысле без особых преувеличений можно утверждать, что духовный багаж как христианства, так и мусульманства имеет своим основанием интеллектуальные достижения ближневосточного и средиземноморского миров.
Нельзя отрицать тот факт, что в рамках каждой мировой цивилизации или империи (что нередко совпадало) существовала полифония народов, культур, религий, мифов, стран и т.д. Каждая из них неизменно обнаруживала тенденцию к экспансии, захвату все новых территорий, стран и регионов вплоть до всей известной в каждый конкретный исторический период ойкумены.
Замкнутые же империи и цивилизации характеризовались ограниченным диапазоном возможностей для адекватных ответов на вызовы среды и сравнительной (по историческим меркам) недолговечностью. Евроцентристская цивилизация, относящаяся к категории открытых цивилизаций, характеризовалась как экстенсивной, так и интенсивной формой экспансии. В силу этого она, подобно греко-римской средиземноморской цивилизации, не могла не стремиться к универсализации и охвату всей известной ойкумены.
10.3. Проблема пассивности Востока
В настоящее время весь мир в той или иной форме и степени оказался модернизированным. Правильно говорят, что признание факта появления человека в Африке не делает всех людей африканцами, а все человечество африканским. Точно так же приоритет евроцентристской цивилизации в деле создания важнейших атрибутов современной цивилизации не делает последнюю исключительно европейской или западной. Вспомним в данной связи, что сам феномен цивилизации возник первоначально в Азии, но это не дает нам права говорить, что любая цивилизация — азиатская по сущности. Рано или поздно атрибуты и параметры, выработанные одной великой цивилизацией, так или иначе становились достоянием всего человечества, приобретали глобальный характер, разумеется каждый раз в пределах неварварской ойкумены. И в наши дни мы имеем дело не с вестернизацией или европеизацией, а именно глобализацией.
Человечество как таковое не могло ставить и не ставило перед собой цель создать всемирную, всепланетарную цивилизацию. Но неизбежность именно этого оборота событий определялась несколькими факторами: ограниченностью земного пространства; присущей самому человеку и человеческим сообществам устремленностью к экспансии, с одной стороны, и закрытости, с другой, и т.д. По-видимому, ни одна прежняя цивилизация не знала такого единообразия ключевых институциональных форм организации различных сфер жизни, как современная, еще формирующаяся всепланетарная цивилизация. При этом обращает на себя внимание набирающая силу и обороты динамичность этого процесса. Следует напомнить, что вплоть до конца 70-начала 80-х годов на основе базовых капиталистических институтов действовали в основном страны первого, т.е. индустриального, мира. Несколько десятков стран третьего мира пытались осуществить индустриализацию с помощью государств, в руках которых и сосредоточились основные бастионы экономики. Многие страны Восточной Азии приняли и освоили по-своему институты политической демократии и рыночной экономики.
Сейчас положение иное. Структурообразующими силами большей части современного мирового сообщества являются рыночная экономика и в меньшей степени политические институты, ориентированные на демократию. Все большее число стран с различными оговорками принимают те или иные формы парламентаризма и демократии. В масштабах всей планеты утвердилась единая пространственно-временная парадигма.
Всюду так или иначе приживаются внешние атрибуты евроцентристской цивилизации: стиль одежды, автомобиль, кинематограф, поп-музыка, единый научный и компьютерный языки и т.д. Перспективы расширения и углубления этих тенденций подтверждаются тем, что за последние годы страны с общей численностью населения приблизительно 3,5 млрд человек перешли на путь радикальных реформ, призванных перевести экономику на рельсы капиталистического развития.
По данным известного американского экономиста Дж.Сакса, эти реформы включают следующие шесть общих элементов: открытую международную торговлю; конвертируемость валюты; частную собственность как главный механизм экономического роста; корпоративную собственность как доминирующую организационную форму крупных предприятий; открытость для иностранных инвестиций и членство в ключевых экономических институтах, включая МВФ, ВБ, ГАТТ/ВТО. Хотя специфические национальные формы развитого капитализма в США, Европе и Восточной Азии различаются, всем им присущи эти шесть базовых характеристик.
Естественно, при анализе этой весьма сложной проблемы возникает много вопросов. На каких именно основаниях происходит формирование всепланетарной цивилизации? Имеем ли мы просто процесс пространственного расширения западной рационалистически-техногенной цивилизации на новые регионы и страны земного шара или же происходит некий синтез Европы и Америки с другими регионами, или, говоря проще, синтез Запада и Востока? Идет ли речь просто о вестернизации Востока или же Восток модернизируется на свой лад, заимствуя и используя научно-технические достижения Запада? Являются ли эти процессы показателем полной и окончательной победы Запада и западной цивилизации над остальной ойкуменой и соответственно показателем «конца истории» или же мы имеем дело с более глубинными и сложными вещами, а не просто с победой одного «изма» над другими?
Зачастую на эти и подобные им вопросы западный человек склонен давать однозначные ответы, полагая, что речь в данном случае идет о вестернизации Востока и его вхождении в западную рационалистическую цивилизацию. Обращает на себя внимание, что иные западные исследователи не склонны признавать за восточными народами какую бы то ни было способность мобилизовывать свои внутренние способности и осуществлять прорыв в важнейших областях прогресса. Так, известный американский синолог Дж. Фэйрбенк, рассматривая современную историю Китая всецело как ответ на вызов Запада, придавал определяющее значение в развитии этой страны экзогенным факторам. К.Ясперс утверждал, что на нынешнем этапе в отличие от всех прежних эпох смены цивилизаций все человечество должно войти в цивилизацию, созданную Западом. Рассуждая о будущем современной всепланетарной цивилизации, Н.Н.Моисеев в том же духе, что и К.Ясперс, утверждал: «Мир идет к рациональному обществу, в котором при всем многоцветии культур, необходимом для обеспечения будущего, утвердится единство без национальных границ, национальных правительств и конфронтаций».
Очевидно, что такой подход, впрочем, довольно распространенный у нас в России и на Западе, по сути дела, предполагает простое перенесение важнейших атрибутов западной цивилизации на остальные регионы мира, их перелицовку по образцу и подобию Запада на началах рационализма.
Необходимо учесть, что Восток — это целый комплекс социокультурных, национально-историко-культурных ареалов, таких как ближневосточный арабо- и тюрко-мусульманский, средневосточный иранско-тюрко-мусульманский, центральноазиатский тюрко-мусульманский, восточно-азиатский буддийско-синтоистский, конфуцианский индийский, индуистско-буддийско-мусульманский и т.д. Каждый из этих миров как по своим внутренним базовым характеристикам, так и по взаимоотношениям с западным миром имеет свои особенности и требует соответствующей трактовки. При всем том преобладающие на Западе подходы к Востоку определяются восходящими еще к Гегелю представлениями о пассивности, летаргичности и неспособности восточного менталитета к социальному, технологическому и иным формам прогресса. Например, М.Вебер характеризовал доминирующий в Китае тип взаимодействия со средой как приспособление, а в Европе — как овладение миром. Приспособление подразумевает преобладание в культурной матрице пассивного начала, а овладение миром — активного начала. Поэтому естественно, что Вебер объяснял отсталость Китая уникальной исторической непрерывностью и исключительно низкой внутренней способностью китайской цивилизации к трансформации. Современные же авторы ищут факторы, способствовавшие модернизации ряда азиатских стран, не в них самих, а вовне, акцентируя внимание исключительно на роли экзогенных факторов, импульсов извне, феномене революции сверху, доминирующей роли надстроечных институтов.
При этом некоторые авторы видят некую дуальность в системе отношений Восток-Запад или Запад-Восток, подразумевая под «Западом» принцип личностный, а под «Востоком» — принцип социальный. Оставляя в стороне вопрос о правомерности и обоснованности тезиса о дуальности, укажу на то, что потеря такой «геосоциокультурной дуальности», о которой здесь говорится, привела бы к утверждению той или иной формы унитарности, что было бы чревато ускорением социокультурной и духовной энтропии единой унитарной мировой цивилизации, ее самоограничением и смертью.
Как считал Гегель, Восток — начало всемирной истории, Европа — ее конец. Причем, по его мнению, на Востоке «восходит внешнее физическое солнце», а на Западе «восходит внутренее солнце самосознания». Не заблуждался ли, утверждая это, маститый немецкий философ? Просто не могу представить себе, что в душе ваятелей скульптурных портретов знаменитого древнеегипетского писца и прекрасной и не подвластной печати Хроноса Нефертити или же Екклесиаста, сказавшего, что «во многой мудрости много печали», «внутреннего солнца самосознания» было меньше, чем у современного европейца (даже самого высокого интеллектуального полета).
По-видимому, правомерно утверждать, что в развитии духа нет прогресса, а есть вечные волны, подъемы, спады. По своей значимости для восхождения человеческого духа возникновение языка, получение и использование огня, изобретение колеса, лука, стрел и другие триумфы человеческой мысли не превосходят ли по своей гениальности такие более поздние открытия, как огнестрельное оружие, паровой двигатель, компьютер — эти и другие творения рационалистической цивилизации. В данном смысле можно согласиться с К.Ясперсом, который подчеркивал, что «историю невозможно подчинить иерархии рангов, в основу которой было бы положено некое универсальное представление, автоматически устанавливающее градацию».
Вслед за О.Шпенглером следует признать, что считающееся само собой разумеющимся постоянство духовных форм — не более чем иллюзия. Отвергая мысль о числе как абстрактной, самой себе равной сущности, Шпенглер говорил о наличии стольких миров чисел, сколько имеется типов культур, как, например, индийский, арабский, античный, западноевропейский, каждый из которых является выражением особого мирочувствования, своеобразия и единственности.
Можно ли вообще говорить об исторически прогрессивном развитии человечества в смысле качественного изменения внутренней самости, в смысле эссенциальном, а не экзистенциальном? Здесь имеется в виду не статичность — консервированность времени и движения, а замкнутость и энтропийность отдельно взятых культур и цивилизаций.
Правомерно ли рассматривать рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм в качестве различных ступеней или стадий единой цивилизации? А может каждый из них представляет собой особую цивилизацию, которая имеет собственные закономерности возникновения и эволюции, собственные стадии вызревания, восхождения и постепенного угасания? Особенно важен вопрос о градации цивилизаций в смысле их прогрессивного развития от низших форм к высшим. В этом контексте не правильнее ли говорить о том, что каждая цивилизация не поднималась по своеобразной иерархической лестнице вперед и вверх, а, преодолевая старую, шла (именно шла) к качественно новому состоянию?
Отличие, специфичность, уникальность, особость не всегда и не обязательно означают отсталость от так называемых передовых культур, и не обязательно стремиться к тому, чтобы догнать их. Иронизируя относительно попыток каждой эпохи быть судьей по отношению ко всему, что имело место в прошлом, Ф.Ницше писал: «В сущности, ни одна эпоха и ни одно поколение не имеют права считать себя судьями всех прежних эпох и поколений… . В качестве судей вы должны стоять выше того, кого вы судите, тогда как, в сущности, вы лишь явились позже на историческую арену. Гости, которые приходят последними на званый обед, должны, по справедливости, получить последние места, а вы хотите получить первые!».
Всецело соглашаясь с такой позицией, считаю возможным утверждать, что во всемирно-историческом плане не совсем корректно делить историю на хорошие и плохие, светлые и темные периоды, низшие и высшие ступени с точки зрения морально-нравственного совершенства и несовершенства народов.
В данном плане, по-видимому, был прав Н.С.Трубецкой, который, выступая против идеи прямолинейного вертикального прогресса в эволюции стран и народов, предлагал взамен иерархической лестницы прогресса своеобразную горизонтальную шкалу, на которой располагаются равноценные народы и культуры. «Момент оценки, — писал Трубецкой, — должен быть раз навсегда изгнан из этнологии и истории культуры, как и вообще из всех эволоюционных наук, ибо оценка всегда основана на эгоцентризме. Нет высших и низших. Есть только похожие и непохожие. Объявлять похожих на нас высшими, а непохожих — низшими — произвольно, ненаучно, наивно, наконец просто глупо».
Нельзя не затронуть еще один, на мой взгляд, важный в рассматриваемом контексте вопрос. Как правило, социальный прогресс отождествляется с ускорением темпов экономического роста и общественного развития, прямолинейного поступательного движения вперед и вверх. Однако, как показывает исторический опыт, ускоренное развитие — залог ранней смерти. Древнеегипетская цивилизация исчезла с лица земли, просуществовав несколько тысячелетий. До сих пор сохранились китайская и индийская цивилизации (с большими и меньшими модификациями), возникшие еще во времена, когда древнеегипетская цивилизация переживала не худшие периоды своей истории.
Современная европейская цивилизация и базировавшийся на ее основе евроцентристский мир, просуществовав лишь несколько столетий, оказались в кризисе, и более того, уже на рубеже XIX-ХХ вв. заговорили об их окончании. Отсюда возникает вопрос, на который трудно дать однозначный ответ: что предпочтительнее для человеческих сообществ — медленный, размеренный образ жизни, сулящий многие века и даже тысячелетия жизни, или безудержная погоня за временем, чреватая быстрой смертью?
В истории каждого народа, каждой культуры или цивилизации существуют изменчивое и постоянное, временное и вневременное. Одно растет, достигает расцвета, стареет и умирает, а другое в той или иной превращенной форме становится достоянием общечеловеческой культуры. М.Вебер изображал мировую историю как путь, который сатана вымостил уничтоженными ценностями. В перефразе эту мысль я изложил бы так: мировая история есть путь, который провидение вымостило исчезнувшими культурами, цивилизациями, народами, государствами. Но здесь нельзя обойтись без одной существенной оговорки. Цивилизации и культуры, исторические для нынешнего Запада и Востока, не просто исчезли, а, уходя в историю, сохранились в инфраструктурах и онтологических основаниях нынешних живых культур и цивилизаций Запада и Востока. Говоря словами А.Бергсона, «реальность является перед нами, как вечное становление. Она создается и разрушается, но никогда не является чем-то законченным». Это особенно верно сейчас, когда совершается процесс великого перехода Запада в Восток и Востока в Запад, великого перехода, призванного впервые со времени появления Homo sapiens на земной поверхности соединить Восток и Запад в единое целое.
10.4. На путях синтеза двух начал
Азию, особенно Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР), где наиболее интенсивно идут процессы модернизации, отнюдь не следует считать образцовой ученицей, удачно и эффективно усваивающей достижения и стандарты западной цивилизации. Несомненно, западная цивилизация выработала некоторые базовые структуры и элементы, приобретшие универсальную значимость для всех без исключения стран современного мира. Но нельзя не отметить, что сама европейская цивилизация является неким сплавом, вобравшим в себя элементы различных цивилизаций и культур, таких как античная Греция и Рим, Древняя Персия и средневековый арабский Восток. Не секрет, что иудео-христианская традиция — это в значительной мере детище ближневосточных народов, перенесенных на европейскую почву. Более подробно вопрос о взаимодействии, совместном сосуществовании и взаимообогащении различных культур, верований и систем жизнеустройства уже затрагивался выше.
Подобный синтез, на мой взгляд, происходит и сейчас. Пожалуй, наиболее типичным символом такого синтеза является Стамбул: одновременно многоликий, разнообразный и единый, вобравший в себя византийское и оттоманское, азиатское и европейское наследия, современный и традиционный, местнический и космополитический, мусульманский и христианский, расположенный в Европе и Азии. Блестящие купола византийских церквей, построенных во времена Восточной Римской империи между V и XV вв., сотни минаретов, мечетей, построенных при султанах Оттоманской империи, собор Святой Софии, замаскированной под мечеть, символизируют синтез Азии и Европы.
Присутствие греческого патриархата свидетельствует о терпимости, которая позволила султанам править многочисленными народами, религиями, сектами в огромной империи. В этой связи нельзя не согласиться с корреспондентом «Вашингтон пост», который, характеризуя ситуацию в Турции в конце 80-хгодов, писал: «Имамы в минаретах обращают свой взор на Восток к Мекке, в то время как бизнесмены в небоскребах смотрят на Запад, на Брюссель». С соответствующими поправками то же самое можно, по-видимому, сказать и о целом ряде процветающих центров новых индустриальных стран: Сингапуре, Гонконге, Куала-Лумпуре и т.д. Как писали, например, Дж.Нэсбитт и П.Эбурдин, «современный Гонконг искусно сочетает конфуцианство и свободу предпринимательства со всеми удобствами Манхэттена: торговый центр, состоящий из современных зданий, передовые финансовые и коммуникационные системы».
С точки зрения преемственности и продолжения исторического существования Восток для евроцентристской цивилизации означает то же, что варварские народы для античной цивилизации. Варвары подчинили и переварили в себе Римскую империю. Что касается евроцентристского мира, то он сам пришел на Восток, но в течение многих веков так и не смог «переварить» его. Истинный синтез двух цивилизаций произошел лишь тогда, когда Восток сам потянулся навстречу евроцентристской цивилизации и обнаружил готовность интегрировать те ее элементы, которые в свою очередь выказали способность органически вписаться в восточную ментальность и восточный образ жизни.
Но, естественно, возникает вопрос: почему только в наши дни обнаружилась готовность Востока принять и интегрировать западное начало? Это сложный вопрос, требующий всестороннего и самостоятельного рассмотрения. Отметим лишь, что наряду с глубинными эндогенными факторами несомненно сказалось и мощное влияние Запада, особенно его научно-технологических достижений. Техника носит безличный, универсальный характер, она нацелена на типичность и массовость, на повсеместную приложимость. И это делает ее доступной практически всем народам. Немецкий философ техники Ф.Десауэр показал, что «техника создает не только средства для достижения ранее поставленной цели, но и сама приводит к таким открытиям, результаты которых вначале никем не осознаются. Так обстояло дело, например, с музыкальными инструментами и книгопечатанием. В этом случае создания техники становятся своего рода ключами, открывающими такие сферы деятельности человека, которые расширяют возможности его природы и ведут к новым открытиям».
Но технология оказывает если не прямое, то во всяком случае подспудное влияние на социальные силы, побуждая в них некие латентные потенции, которые до поры до времени не проявляли видимой готовности или желания воспринимать и осваивать технологические новации. Как писал А.Н.Уайтхед, «в обыденном сознании великая идея уподобляется призрачному океану, набегающему на берега человеческой жизни волнами последовательных воплощений. Медленно, будто во сне, волны делают свое дело, подтачивая утесы окаменевших обычаев. Но седьмая волна несет революцию — и откликнулись все народы».
Пример стран АТР свидетельствует, что неудержимое распространение технологических достижений западного мира, к которым на Востоке вообще и в АТР в частности в течение длительного периода проявляли устойчивую невосприимчивость, все же в конечном счете способствовало вызреванию у них «момента истины», осознав который, эти страны не только освоили новейшие технологии, но и сами осуществили мощный прорыв в разработке и внедрении этих технологий.
10.5. Проблема единства в многообразии
Другой вопрос: почему для большинства стран региона именно на 80-е годы пришелся этот «момент истины» или «час икс»? Симптоматично, что новые индустриальные страны буквально революционизировали теорию экономического роста, продемонстрировав всему миру возможность перепрыгнуть индустриальную и постиндустриальные фазы и сразу погрузиться в информационную экономику. Коль скоро мы говорим о новом всепланетарном сообществе, то, как показывает исторический опыт, не может быть и речи о механическом перенесении цивилизационных параметров одного типа, особенно перешагнувшего рубеж молодости, на другие типы, либо вновь возникающие, либо параллельно существующие. Но при этом необходимо подчеркнуть, что важнейшее условие жизнеспособности и расцвета любой цивилизации- это разнообразие составляющих ее этнонациональных, социокультурных, конфессиональных и иных элементов, объединенных в подобие сообщества государств, стран и народов. Еще Гердер не без основания считал всемирное гражданство нелепостью.
Попытки достижения духовного, культурного, ценностного единства не могут не встретить самое решительное и непримиримое сопротивление народов. В общем отмечено, что социокультурное и духовное наследие плохо переносит трансплантацию. В этой связи интерес представляет следующий пример. Попытка Запада захватить Японию и Китай в XVI и XVII вв. закончилась неудачей. Западных пришельцев изгнали обратно в океан, откуда они пришли, а Япония, Китай и Корея были закрыты. В XIXв. Западу все-таки удалось достичь своей цели.
А.Тойнби не без оснований усматривал причину этого в том, что вызов, стоящий перед дальневосточными народами в каждом из случаев, был разный: «В XIX в. западная цивилизация предстала перед ними прежде всего в облике незнакомой новой технологии, в XVI в. она возникла в облике новой незнакомой религии». Поскольку технология оперирует вещами и понятиями, лежащими на поверхности, то ее можно заимствовать, не подвергая себя риску духовного закабаления.
Что касается социокультурного и духовного достояний различных народов, то в данном аспекте очевидно, что невозможно создать некое единое человечество, основанное на уничтожении или нивелировании всех и вся под один ранжир. «Обязательный для всех единый мировой порядок (в отличие от мировой империи), — писал К.Ясперс, — возможен именно в том случае, если многочисленные верования останутся свободными в своей исторической коммуникации, не составляя единого объективного общезначимого содержания веры: общей чертой всех верований в их отношении к мировому порядку может быть только то, что все они будут стремиться к такой структуре и основам мирового сообщества, в котором каждая вера обретает возможность раскрыться с помощью мирных духовных средств».
Об обоснованности этих доводов свидетельствует весь опыт истории: сохранение национальных религий в империи Александра Македонского, расщепление христианства на множество национальных и региональных ответвлений. То же самое относится к исламу и другим вероисповедным системам. В этом контексте любопытно утверждение К.Леви-Стросса, который объяснял крушение культур Мексики и Перу под ударами завоевателей тем, что их «культурная коалиция была основана между партнерами, менее отличающимися друг от друга, чем в старом свете». Это значит, что разнообразные культуры и верования не исключают, а, наоборот, дополняют друг друга.
Необходимо признать, что единообразный космополитический мир — малопривлекательное для жизни место. Это особенно верно применительно к всепланетарной цивилизации, которая предполагает новый неизмеримо более высокий уровень сложности и многообразия. К тому же особенность нынешнего этапа универсализации всепланетарных масштабов состоит в том, что для многих народов национальный суверенитет, требование национального самоопределения сохраняют позитивную значимость в качестве необходимого условия самовыражения, утверждения своей идентичности и важной интегрирующей силы.
Раз возникнув, социальная система продолжает создавать условия для своей дальнейшей эволюции. Вместе с тем любая система, чтобы сохранять жизнеспособность и динамичность, должна быть открыта для воздействия извне. Если же она отгораживается от внешних воздействий и замыкается в самой себе, то она обречена на бесплодие. Ее самосознание переходит в самолюбование, при поиске истины о себе и о мире она обращается к зеркалу, вместо того чтобы смотреть в окно.
В этом смысле легенда о Нарциссе может быть применима в отношении целой цивилизации. Но достоинством и гарантом жизнеустойчивости евроцентристской цивилизации является то, что ей был чужд социально-исторический или культурный нарциссизм. На всех этапах своей истории она была открыта во всех направлениях, что служило важнейшим генератором витальной энергии.
И сейчас конец евроцентристского мира — отнюдь не есть смерть или исчезновение с исторической арены западной рационалистической цивилизации, ее превращение в факт истории. Германский теолог, профессор К.Ранер отмечал, что невозможно сколько-нибудь точно предвидеть, предсказать перспективы и судьбы европейской культуры, но «эта неизвестность еще не дает права на отречение и покорность», права на смирение перед «неизбежностью». Необходимо противопоставить этой неизвестности свою волю, выбрать борьбу, хотя ее результат пока и не ясен. Но оптимизм в этом аспекте внушает хотя бы тот факт, что если в прежние эпохи упадку цивилизаций сопутствовали стагнация и упадок техники и производства материальных благ, то в наше время совершенно иная ситуация — конец евроцентристского мира и формирование новой всепланетарной цивилизации сопровождаются беспрецедентным скачком научно-технического прогресса.
В нашем случае речь идет, во-первых, о трансформации рационалистической цивилизации, во-вторых, о формировании всепланетарной полицентрической цивилизации, интегрально включающей в себя важнейшие базовые компоненты евроамериканского мира. Поэтому, обосновывая мысль о конце евроцентристского мира и идеи евроцентризма, вопрос нельзя представлять как восхождение востокоцентристского мира в смысле ex Oriente lux. Как образно говорил В.Соловьев, «духовным сердцем» мира была Палестина, где родился Богочеловек — Христос. Западнее Палестины, по его мнению, утвердился безбожный человек, а восточнее — бесчеловечный бог. Поэтому, говорил он, истинная альтернатива формируется там, где раскрывается богочеловеческое единство, а не на Востоке, где оно разрушается попранием человеческого достоинства, и не на Западе, где оно разрушается самопревозношением человека.
Разумеется, мы не будем дословно интерпретировать эту мысль философа, но постараемся вникнуть в заложенный в нее глубокий смысл, суть которого состоит в призыве к органическому синтезу западного и восточного начал. Поэтому в рассматриваемом контексте речь может идти не о замене одной цивилизации другой, а о двух непрерывных и последовательных главах истории одной и той же цивилизации. Начало второй главы этой истории ознаменован глобализацией двуединого процесса дивергенции и унификации, усложнения и упрощения.
В данной связи несколько односторонним представился тезис о том, что новый мировой порядок обернулся новым мировым беспорядком, что мир погрузился в неуправляемый хаос. Хаос? Да! Но хаос в отдельных специфических регионах в рамках динамической, не всегда четкой устойчивости на общественном уровне, которая все же определяется соотношением сил и совокупной волей великих мировых держав.
Как установлено исследованиями в области синергетики, хаос не всегда нужно представлять как зияющую бездну, как сугубо деструктивное начало. По справедливым замечаниям Князевой и Курдюмова, при определенных условиях хаос «может выступать в качестве созидающего начала, конструктивного механизма эволюции… из хаоса собственными силами может развиваться новая организация». Нередко то, что в тот или иной исторический период воспринимается как хаос, беспорядок, есть лишь проявления нарушений, эрозии привычных форм жизни, представлений, приоритетов, ценностей, форм и т.д. Хаос и беспорядок могут служить исходным рубежом для конструирования новых форм жизнеустройства. В такие периоды люди обнаруживают способность подвергать сомнению основы собственного существования, самого мироздания, истинность господствующих богов и верования и т.д. Происходит двуединый процесс закрытия и увеличения открытости мира. Мир как бы замкнулся в пределах земного шара, но в то же время он не перестал быть, а, наоборот, в еще большей степени стал открытой бесконечностью, разнообразие и многовариантность которой невозможно уложить в прокрустово ложе какой бы то ни было рациональной схемы. Мир становится одновременно более единообразным и более многообразным, некоторые возможности растут, в то время как другие уменьшаются. Более стандартизированные формы существования являются результатом тех инноваций, которые дают людям возможность делать разные вещи и по-разному обустраивать свою жизнь.
Как утверждал Э.Дюркгейм, уменьшение коллективного многообразия в Новое время между регионами, нациями и классами компенсировалось увеличением многообразия на индивидуальном уровне. Для мира наших дней этот тезис отнюдь не потерял актуальность, а стал еще более значительным. Гомогенизация экономических отношений, технологических и индустриально-производственных процессов сопровождается существенной дифференциацией на субрегиональном и субнациональном уровнях, на уровне жизненных корней.
По мнению приверженцев мусульманской экуменической секты бехаизма, выступающего за синтез всех мировых религий, существует вечная трансцендентная реальность. Она подобна свету, который, преломляясь в призме, видится то синим, то желтым, то зеленым, то красным. Но ни один из этих цветов не есть сам свет. Точно так же ни одна религия не есть сама Религия. И действительно, как подчеркивал один служитель православной церкви, стены, разделяющие различные религии и веры, не достигают неба. Каждому народу транцендентное, бог (назовите его, как хотите) является в разных ипостасях.
Иначе говоря, из составляющих той или иной национальной культуры люди выводят свою идентичность. Эта идентичность определяется также от обратного, в том смысле, что с помощью культуры выясняется не только кто есть кто, но и кто не есть кто. Здесь идентичность устанавливается скорее путем противопоставления, а не положительной ассоциации с ценностями, языком, страной и т.д.
Очевидно, что идентичность того или иного народа формируется, воспроизводится и передается от поколения к поколению в качестве важнейшего компонента его культурного генотипа. Согласно библейской традиции, тело Адамово было сотворено из праха всех четырех частей света и в нем соответственно дыхание сил и духов всей земли. Комментируя эту традицию, И.Г.Гердер подчеркивал: «нет на земле ни четырех, ни пяти рас…цвет кожи постепенно переходит один в другой и в целом- каждый лишь оттенок великой картины одной и той же, простирающейся через все страны и времена земли». Но вместе с тем Гердер был одним из первых европейских мыслителей, осознавших факт далеко идущих различий между отдельными типами людей и народов. Исходя из тезиса о разнородности человеческой природы, он, в частности, пришел к выводу, что своим характером китайская цивилизация обязана особенностям природы самих китайцев, а не географии или климату Китая. Поэтому, считал Гердер, решающими факторами в общественно-историческом развитии оказываются особенности людей и народов того или иного типа, прежде всего расовые, унаследованные психологические и др.
На мой взгляд, и в наши дни не потеряла актуальность позиция Гердера, который считал всемирное гражданство нелепостью. Люди производятся, воспроизводятся и социализируются в определенной социокультурной среде. Как писал И.Берлин, «если возникает общество, в котором люди не являются продуктом определенной культуры, не имеют родственников и близких, … и не имеют родственного языка, то возникает угроза засухи и исчезновения всего того, что делает человека человеком». Если, продолжал И.Берлин, на смену множеству языков придет единый универсальный язык, который вряд ли даст возможность всем людям земли выражать оттенки, эмоции, внутреннюю жизнь, то это будет означать не создание общемировой единой универсальной культуры, а смерть культуры.
Несмотря на высокую степень интенсивности передвижения естественных ресурсов, товаров и информации, немаловажным препятствием на пути ускорения процессов унификации и космополитизации, а также широкомасштабных миграций населения остаются языковые и культурные барьеры, традиции, нравы, обычаи и т.д. Естественно, в мире, особенно на Западе, есть немало космополитически ориентированных людей, которые называют себя гражданами мира. Но все же подавляющее большинство людей продолжают считать себя представителями определенной нации или народа. Они еще не готовы рассматривать себя в качестве представителей абстрактного человечества, неких абстрактных людей, лишенных базовых расовых, этнонациональных, антропологических, культурных и иных признаков.
Разумеется, человечество и отдельно взятый народ относятся друг к другу как родовое понятие к видовому. Отвлеченная сфера общечеловеческого шире сферы племенного, национального, но без последнего само общечеловеческое в реальном значении этого слова не существует и не может существовать.
Процессы глобализации и универсализации и связанные с ними космополитизация и определенная унификация стилей жизни, форм поведения, моды и т.д. в масштабах целых народов, стран и регионов с большой вероятностью порождают и обратную реакцию — возрождение и интенсификацию приверженностей национальным культурным ценностям и традициям, стремление подчеркивать свою уникальность, различие и т.д. Более того, чем сильнее тенденции к универсализации и унификации внешних сторон жизни, тем люди склонны больше дорожить такими внутренними, характерологическими компонентами, как традиции, религия, язык, культура своего народа. Следует отметить, что в периоды подобных трансформаций обостренно выдвигаются проблемы национальной идентичности народов, а также проблемы, связанные с их стремлением к самобытности и самоопределению.
Любой цивилизации интегрально присущи конфликты не только интересов, но и основополагающих ценностей. В многомерной реальности цивилизации, а тем более всепланетарной, и ценностные системы многомерны. Они лежат глубже политики и экономики, составляя незримую основу последних. Таким образом, в современных реалиях речь может идти как об экономическом и политическом плюрализме, так и плюрализме социокультурном, этнонациональном, конфессиональном, ценностном и т.д. Осознав это, необходимо признать реальность многоукладности жизни различных народов, наций, вообще человеческих общностей. Поэтому очевидно, что параметры и характерологические признаки всепланетарной цивилизации могут сложиться в различных регионах и странах с разными экономическими, социальными, политическими и иными показателями.
Не может быть единого мира с едиными верой, системой миросозерцания и миропонимания, нормами, ценностями, жизненными установками и т.д. Единый мировой порядок возможен лишь как открытое, динамическое пространство для свободного сосуществования и самосуществования разнообразных народов, культур, религий, форм миропонимания, ценностно-нормативных систем и т.д. Как говорил Ж.-Ж.Руссо: «Я такой, как все. Я не похож ни на кого». В обоих случаях французский мыслитель прав — мы все одинаковы по заложенным в нас человеческим первоначалам и в то же время разные по формам и путям реализации данных первоначал. Это еще в большей степени верно, когда речь идет о различных народах, этносах, культурах и цивилизациях. Каждый народ, равно как и каждый человек, имеет собственное понимание добра и зла, справедливого и несправедливого, правого и неправого, поэтому попытки найти для них объективные основания и обоснования сопряжены с антиномиями, зачастую неразрешимыми.
Заимствуя друг у друга различные технологии, европейские народы сохранили свой субстанциональный характер, и именно это дало им возможность быть членами единой европейской цивилизации, оставаясь одновременно французами, итальянцами, испанцами, англичанами и т.д. Каждый из них внес свой особый, уникальный вклад в общее дело. Почему же восточные народы не могут внести каждый свой — и тоже уникальный — вклад в формирующуюся всепланетарную цивилизацию, сохраняя при этом свою национальную идентичность?
Победа западной рационалистической цивилизации во всепланетарных масштабах означала бы победу рационального начала, соединенного с индивидуалистической инициативой и ответственностью, их глобализацию и универсализацию. Однако, как отмечал Ю.М.Лотман, «Культура живет, пока она борется за свое существование. Борьба — это молодость, подъем. А победа часто является поражением. Победа — это начало изоляции и борьбы с новой культурой, идущей снизу».
Подобно технологиям могут быть заимствованы важнейшие элементы экономики и политики. Но сложнее обстоит дело с внутренней силой культурного развития. Здесь необходимо проводить различие между характером и умом, духом и знанием. Ум и знание приобретаются в процессе жизненной практики, а характер и дух коренятся в самой сущности народа. Гераклит не без оснований говорил: «многознанье уму не научает».
В рассматриваемом контексте это высказывание (учитывая разночтение терминов во времена Гераклита и в наше время) можно так перефразировать: многознанье научает уму, но не духу и характеру. Характер народа воплощается в традиции, которая составляет социокультурную и национально-историческую субстанции человеческого бытия. Качества характера могут укрепляться, обогащаться и оттачиваться жизненной практикой, но в отличие от открытий ума и знаний не могут передаваться от одного народа к другому.
Многое из того, что создается умом, по своей сути носит универсальный характер, например техника. Она как таковая нацелена на массовое производство и повсеместное применение. Как отмечал Г.Лебон, «открытия, обязанные уму, составляют общее достояние человечества; преимущества или недостатки характера составляют исключительное достояние каждого народа. Это неизменный утес, в который волна должна бить изо дня в день в течение веков, чтобы обточить только его контуры; он соответствует специфическому признаку народа, плавнику рыбы, клюву птицы, зубу плотоядного».
Можно сказать, что судьбу того или иного народа в истории определяет не только и не столько ум, сколько его характер. Так, для римлян периода упадка Римской империи был характерен более утонченный, чем у их предков, ум, однако они потеряли такие важнейшие качества своего характера, как энергичность, настойчивость, упорство, приверженность государственному идеалу и т.д., что и стало главной причиной их исчезновения с лица земли.
Как образно выразился Т.С.Элиот, демократия представляет собой нечто вроде сочетания машины и растения. Причем если машина символизирует принцип универсальности, одинаково проявляющийся во всех странах, то растение — принцип уникальности, укорененный в каждой национальной культуре. Именно такое сочетание уникальности и универсализма мы встречаем в трансформации современного Востока.
Подводя итог всему сказанному выше, отметим, что в западной цивилизации приоритет принадлежит уму, рациональному началу. Распространяясь дальше на Восток, она впитывает в себя дух и душу, которые приобретают статус, равный, по крайней мере, статусу мозга. Характерное для этой цивилизации распространение или пространственное расширение дополняется углублением, восстановлением значимости символов, преодолением иррелигиозности религии.
Эти моменты не всегда поддаются рациональному объяснению, их можно понять лишь на интуитивном уровне (термин «интуиция» означает «обучение изнутри»). Другими словами, синтез Запада и Востока может выравнить в правах и по статусу рационализм и веру, научный анализ и интуицию. Как отмечал бывший президент Чехословацкой республики Э.Бенеш, «исключительный перевес разума приводит к сухому, неживому схематизирующему интеллектуализму; исключительный перевес чувства ведет к нереальному, фантастическому, не способному к жизни и осужденному на неуспех мечтательству и крайне опасным экспериментам».
Позволю себе провести следующую аналогию. Как установлено современной наукой, головной мозг человека состоит из двух симметричных полушарий, различающихся по своим функциям. Если левое полушарие связано с рациональным, логическим мышлением и вербализацией, то правое полушарие функционирует на бессознательном уровне и связано с интуитивной творческой деятельностью. Учитывая эти особенности, Ф.Фезер пришел к выводу, что с деятельностью левого полушария связаны индустриализм, стремление к достижениям вовне, индивидуализм, самоконтроль, механизм и т.д. Правое же полушарие имеет дело преимущественно с постиндустриализмом, самоактуализацией, самовыражением, чувством взаимозависимости и гармонии человека с окружающей природой и т.д.
Западное общество в большей мере ориентировано на левое полушарие, т.е. на рационально-логическую деятельность, в то время как восточное общество — на правое, т.е. на интуитивное и иррациональное начала. Очевидно, что для нормального функционирования мозг нуждается в обоих полушариях, которые взаимодополняют друг друга.
По аналогии с этим единое мировое сообщество не может быть жизнеспособным и динамичным, основываясь лишь на одном из двух начал. Как раз органическое сочетание этих двух начал в их взаимной борьбе и взаимодополняющем сосуществовании способно придать цивилизационной динамике новую витальную энергию.