XX век в зеркале культурологической мысли
В XX веке полностью обнаружились предсказанные еще Шпенглером кризисные явления техногенной цивилизации, возникшей на развалинах средневековья. Культура этой цивилизации сложилась на основе особых отношений человека и природы, человек стремился вырваться из зависимости от природы, и высшими ценностями культуры признавались господство человека над природой, прогресс, обновление, наращивание технологических и научных знаний. Развитие техники и технологии как орудий господства человека над природой стало главной целью общественного развития. В результате возникла ситуация, когда постоянное наращивание материального богатства на основе обновления техники превратило человека в простое орудие эффективной экономической деятельности.
Выдающиеся гуманисты и мыслители XX в. с тревогой говорили о процессе деградации культуры. Пожалуй, нет ни одного крупного мыслителя XX в., который бы не отдал дань этой проблеме. Ожидание грядущих катастроф, понимание неизбывности, остроты и глобальности кризиса пронизывает творчество как западных, так и российских философов, социологов, культурологов. Кризис, подобно «вездесущему» Шиве — индуистскому богу, «отвечающему» за разрушение ранее созданного, — проникает во все поры современного общества.
Глобальные кризисы, наиболее зримо проявившиеся в мировых войнах, экологических катастрофах, социальных и экономических катаклизмах — не являются сугубо национальным феноменом. Пессимистическое восприятие времени является общим местом в творчестве самых разных мыслителей. Однако характеристики, анализ, определение и пути выхода из кризисной ситуации специфическим образом трансформируются в западноевропейской и российской философской традиции.
Большинство российских и западноевропейских философов, как подчеркивал современный российский культуролог Ю. Н. Солонин, едины в понимании XX в. как кризисного, гибельного для культуры. Однако при этом между ними есть существенная разница в определении сущности кризиса. По мнению выдающегося русского философа Н. Бердяева, социокультурный кризис в России воспринимается глубже и эмоциональнее. Дело в том, что направленность на социальные преобразования часто отождествлялась с религиозным преображением жизни, сводилась к «явлению чуда» в судьбе народа. Спасение человека заключено в нем самом, в возникновении верующей воли к преображению жизни. Речь идет прежде всего о духовном преображении человечества, о восстановлении утраченной связи с Богом. С. Л. Франк утверждал, что человечество нуждается в истинной вере, существующей на уровне неосознанных устремлений воли к чему-то абсолютному, подлинному. И. А. Ильин особое внимание обращал на глубину воздействия кризиса на фундаментальные основы бытия русского человека, что является, по его мнению, более существенным моментом в нахождении причин русской революции, чем изучение политического или экономического аспектов кризисов. Для русского менталитета характерен напряженный поиск глубинных, абсолютных оснований выхода из кризиса общества и культуры.
Для западной рационалистической традиции (А. Вебер, Э. Гуссерль, X. Ортега-и-Гассет, Р. Гвардини и др.) европейский кризис — это кризис прежде всего рационалистических и гуманистических установок. Задача заключается, с их точки зрения, в том, чтобы преодолеть негативные явления и сохранить традиционные ценности ренессансной и просвещенческой культуры. В отличие от российской философской мысли, где значительную роль играет представление об особой роли России в преодолении кризиса культуры и религиозной ориентации в ходе этого преодоления, западные философы по-своему видят как причины возникшей кризисной ситуации, так и пути ее преодоления. Спасение человечества видится прежде всего не в религиозном преображении человека, а в возвращении к традиционным рационалистическим и гуманистическим ценностям эпохи нового времени и, если брать еще более глубокий исторический пласт, античности. Э: Гуссерль писал, что кризис европейского бытия закончится либо закатом Европы, если она отойдет от рационального осмысления жизни и впадет в «варварскую ненависть» к духу, либо возрождением Европы, благодаря «духу философии» и «героизму разума». В русле данной интеллектуально-философской традиции размышляет и А. Вебер. Он считает, что именно «духовное начало» должно стать столь сильным, чтобы снова определять путь общественного развития. Внешние материальные условия бытия не должны диктовать свою волю человечеству. Главная задача — «вернуть каждый европейский народ самому себе».
Другой известный мыслитель современности — Р. Гвардини — утверждает, что кризис современной цивилизации заключается прежде всего в «утрате гуманного». Это означает, что разрушается соответствующая рамкам человеческого бытия форма его жизни. Отношения между человеком и природой носят все более опосредствующий, абстрактный характер. Широкие масштабы приобретает новая болезнь XX в. — дефицит переживания живого человеческого чувства. А ведь человек, по мнению Гвардини, это прежде всего «то, что он переживает». Тем не менее выход есть: необходимо всецело сосредоточиться на своем «внутреннем ядре» и попытаться спасти самое существенное в культуре — личность человека, его индивидуальность.
Известные западные философы XX в. говорили о неизбывности кризисности, сопровождающей развитие европейской культуры: М. Хайдеггер («забвение бытия»), Г. Марсель («конец человека»), Т. Адорно («поражение западной культуры»). В современной философии и культурологии данные представления подкрепляются в концепции «глобального кризиса» человечества и его культуры.
Недаром сейчас, на грани веков и тысячелетий, оживились апокалипсические настроения — «комплекс кануна», конца Света. Это связано не только с «круглой датой» и магией чисел, но и с тем реальным цивилизационным сдвигом в развитии, который переживает современное человечество.
Отсюда и столь оживленно обсуждаемая тема в современной культурологии и философии: что представляет собой современная культура — гибель культуры и общества, или начало их обновления. В этом плане интересны работы П. Сорокина, посвященные проблемам социокультурной динамики. Он, продолжая диалектическую традицию и обогащая ее глубоким знанием культурных изменений в России и на Западе, рассматривал кризис не как конечное, а как переходное состояние в развитии культуры. Для него кризис культуры оказывается одновременно и процессом консолидации новых культурных ориентиров и идеалов, специфичных для новой культурной суперсистемы. При этом фатальное разрушение социокультурной целостности не ведет к ее окончательному уничтожению, поскольку определенные ее элементы входят в новую культурную систему. Поэтому логичен и вывод, предлагаемый П. Сорокиным: современный культурный кризис — это не смерть культуры вообще, а кризис определенной, исторически ограниченной социокультурной суперсистемы.
В противоположность критической, хотя и оптимистической точке зрения П. Сорокина, взгляды О. Шпенглера и Н. Данилевского на кризис культуры носят более пессимистический характер. Оба этих известнейших культуролога фиксируют основное внимание на уникальности и замкнутости культурных типов. При этом оказывается, что как содержание, так и форма этих типов не могут передаваться «по наследству» от одной культуры к другой. Каждая культура носит сугубо локальный характер, и ее кризис есть последняя стадия в развитии. «Биография культуры» (О. Шпенглер) есть не только осуществление ее «душевных возможностей», не только период «цветения и плодоношения», но и неизбежная старость, оскудение и смерть. В результате живая душа культуры превращается в мумию, неспособную к дальнейшему развитию. Культура лишь однажды зарождается, живет и умирает. Действительно, «смерть» любой целостности всегда выглядит как достижение «пределов ее роста». «Конец мира* есть завершение его глубочайшей культурной основы.
В настоящее время формируется новая, третья, точка зрения на кризисный характер современной культуры. Последняя рассматривается уже не в качестве особого периода — как кульминационная точка патологического развития общества. Кризисность современной культуры объявляется ее неизбывным свойством, ибо техногенная цивилизация в непрерывной погоне за новизной — в технике, науке, экономике, искусстве и т. д. — вынуждена все время «перестраиваться». Ломка старого и возникновение нового — это и есть кризис. Современный человек оказывается в незавидной роли непрерывно догоняющего непрерывно набирающего скорость прогресса. Кризис становится постоянной составляющей образа жизни индивида, живущего на рубеже XX и XXI вв.
В Древнем Китае одно из самых неприятных пожеланий звучало так: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». В этих словах фиксировалась приоритетная установка традиционного общества на стабильность, постоянство, психологический комфорт. Современный человек живет в эпоху глобальных и, к сожалению, все еще не контролируемых перемен.